Дмитрий Ликин и Олег Шапиро на Creative Mornings

[cuiet]

Шапиро Мы должны сказать “Доброе утро”, мы восхищены героизмом присутствующих и своим тоже.

Мы хотим поговорить о двух вещах - о современной профессии архитектора и современной профессии в урбанизме, в так ставшем чрезвычайно модном занятии в формировании общественного места. Ну, и прежде всего мы хотим сказать, как люди, связанные в том числе с образованием, что на сегодняшний день профессия архитектора сильно меняет свой характер, не прямо сейчас, а довольно давно.

Понятно, что модернистская парадигма слегка увяла, и, собственно говоря, архитектор на сегодняшний день не создает жизнь, он занимается не жизнестроительными концепциями, а создает условия для жизни. В этом смысле, многое в этой деятельности изменилось. Из такой романтической и арт-деятельности архитектор все больше становится аналитиком, исследователем.

В этом смысле, он становится созидателем, созидателем такой довольно сложной среды, которая дает возможность городу развиваться и быть востребованным людьми.

— Ты что хочешь добавить?

Ликин Ну, только свое обычное стенание по поводу того, что время меняется и если раньше главным драйвером преобразований креативной личности была авторская воля, то сейчас все чаще место авторской воли занимают объективные обстоятельства.

Я в свое время на лекциях по дизайну ,которых я проводил довольно много, говорил ,что есть колоссальная разница между художником и арт-директором. Художник всегда адекватен своему высказыванию, то есть, по большому счету, это то, что В. Гафт описывал известной эпиграммой: «всегда играет одинаково артистка Лия Ахеджакова». То есть плохо, хорошо – другой вопрос, но всегда одинаково, всегда с одним высоким стандартом качества.

Арт-директор – это немножко другая профессия, это также человек очень креативный, его задача абсолютно в другом. Его задача  не в том, чтобы быть все время адекватным самому себе, его задача в том, чтобы понять условия, в которых он действует, и выполнить упражнение не ниже, чем на 4 с плюсом.

Шапиро.Следующий наш слайд – это то, о чем мы хотим прежде всего заявить ,что современная профессия архитектурная, хотелось бы, чтобы  представитель этой профессии был универсальным. Универсальным во всех проявлениях, то есть и в масштабе деятельности  — от мастер-плана или генплана до предмета и в функции, скажем, этот архитектор может делать генплан.

Может делать промышленное производство, может делать интерьер, может делать все. Что угодно и должен делать. У этого дела есть два последствия, или, наоборот, причины. Скажем, если мы всерьез занимаемся общественным пространством, спроектировали Крымскую набережную, то мы не можем предполагать, что жизнь там заведется, а люди появятся, если нет всех уровней пространства, уровней проектирования. От самого плана до светильника и скамейки.

То есть, можно, конечно, это перепоручить, но тогда ничего не получается, тогда, собственно говоря, нет единой воли. Только единая воля на всех уровнях может создать обитаемое пространство.

Это с одной стороны. С другой стороны, скажем, вот до сих пор часто русское образование устроено таким функциональным методом. У нас, в МАРХИ опять возобновилась из небытия кафедра ПРОМа (архитектуры промышленных зданий), например, и так далее.

Мы у них спросили как-то, чему  кафедра ПРОМа должна научить архитектора. Выяснилось, что технологиям. По нашему взаимному опыту мы понимаем, что обучение технологиям давно отстало от технологий и любое новое обучение технологии всегда будет отставать от технологии. Это всегда новый взгляд. Тем более, что театр – это тоже технология.

Что еще? Кинотеатр – технология, набережная – технология и так далее. Нам кажется, что это бессмысленная, абсолютно устаревшая история про специализированное образование. И в этом смысле, на наш взгляд, универсализм – это первое современное требование к современному участнику архитектурного процесса.

Ликин Картинки, которые вы видите, — это картинки из нашей практики. И, не смотря на то, что стилистически два представленных слайда диаметрально противоположны. В одном случае, мы имеем дело с таким классическим сталинским ампиром, это кинотеатр «Пионер» на Кутузовском проспекте, в другом случае – Институт «Стрелка».

Ликин Тем не менее, из того угла, где мы находимся, они не отличаются между собой ничем. То есть, у них немножко разный интерфейс, но по сути, они сделаны исходя из одной оптики, из одних принципов, о них-то сейчас мы попытаемся рассказать.

Шапиро И следующее качество, которое мы считаем важным для архитектора, — это активизм.

Мы говорили уже в первом случае об универсальности. Универсальность архитектора подразумевает в том числе его социальную направленность, социально направленные знания. И в этом смысле, мы не можем не видеть в том числе проблем города. Понятно, что традиционный архитектор работает под заказ, в связи с заказом или на конкурс за этот заказ. Мы считаем, что есть и иной способ действия. Это своя позиция: выявить проблему, ее обозначить и пытаться ее как-то решить, или, во всяком случае, предлагать ее решать, что, собственно, мы и написали.

Можно идти дальше. Какое-то время назад (пример с Крымской набережной) это как раз пример нашего такого смешного активизма, потому что мы постоянно ходим сюда чуть ли не каждый день, сидим здесь ужинаем, мы здесь весной, летом ,зимой, осенью.

Осенью и, особенно, зимой, когда этот узёхонький тротуар, наполовину заставленный машинами, становится обледенелым, люди каким-то чудом умудряются не попадать под колеса…

Шапиро. Мы ждем все время травму, смотря из «Стрелки», из кафе. Мы постоянно ходили к руководству «Красного Октября» и говорили: «Мужики, давайте сделаем шире тротуар». Сделали, наконец в этом году. Или давайте уберем две бетонные тумбы. Они как то думали, говорили: «А можно еще, а можно еще? А что-нибудь лихое?»

Мы говорим – ОК. Мы сделаем такие консольные тротуары. Выкинем их над Москвой рекой, упрем их в парапет какими-то деревяшками, столбами. Будет у нас такой променад, небольшое дополнительное пространство для пешеходов.

А потом, помнишь, мы нашли сваи, которые забуриваются туда. Приезжает старый ЗИЛ, и он делает эти сваи довольно быстро, и очень недорого. Там местные люди привыкли к дорогим проектам, это был очень недорогой проект, поэтому, наверное, он не осуществился.

Нет, не осуществился, если ты помнишь, в этой штуке располагался некий таинственный Царь-Кабель. Это маслонагнетательная станция, под нами идет такой толстый провод, он идет в другом проводе. И внутри этого провода циркулирует масло, которое охлаждает содержимое малого провода.

Шапиро А куда он ведет — никто не знает, можно только догадываться.

Это собственно, эта штука, о которой мы говорили, вот она идет, идет. Потом мы подумали, вот, мы уперлись в Петра, куда дальше? Вот сюда повернем, а дальше куда? Вот перейти сюда, а дальше куда?

Шапиро Дальше, видимо, в две стороны – к Третьяковке и вот сюда, к Крымской набережной.

Какое-то время мы страшно носились с идеей Третьяковки. Нам казалось чрезвычайно важным, чтобы можно было от старой Третьяковки дойти до новой Третьяковки минуя бесконечные транспортные потоки, минуя бесконечные неудобные переходы, просто вышел по уже существующей пешеходной зоне на набережную и дальше красиво пошел на уровне воды, под мостами.

Шапиро Ну да. И рядом с водой ты общаешься с ней. Ты не среди автомобилей, есть какой-то выход на некие приятные пространства. Но потом, когда мы посмотрели, выяснилось, что вся эта история —  Воробьевы Горы, Нескучный, Парк Горького, которым мы занимались…  Если быстро пробежать по вот этой, всегда пустой, но забитой ужасным искусством Крымской набережной, вы попадаете опять на наш вожделенный путь. Потом выяснилось, что не только мы так думаем, и к Парку Горького присоединились Воробьевы Горы  и Нескучный. Мы там даже немного в этом году им занимались, чтоб там жизнь какая-то завелась.

И в результате остался только маленький участок Крымской набережной, никем не замеченный, как нам казалось. Мы сказали в марте, что осталось совсем немного для нашей мечты, чтоб соединить две Третьяковки и в какой-то момент было решено этот проект сделать. Мы обратились в Департамент транспорта, они как-то там посчитали, не знаю как, и сказали, что если там не будет дороги, то транспортные обстоятельства изменятся на 0.01%. Как-то они это могут посчитать.

Мы не очень любили искусство, которое там есть. Но, надо сказать, на сегодняшний день Музеон построил новый павильон, уже без нас, прошу заметить.

Ликин Вот, то, что обозначено желтым прямоугольником. И там опять будут кошечки, но, с другой стороны, может, их будет не так видно. Вот мы это и предложили.Это всем очень понравилось. И дальше следующий слайд.

Вот этот вот активизм может привести вот к таким вот последствиям, оказывается.

Ликин Вот эта штука  — удивительная вещь. Это уже стадия бетонирования перекрытий фонтана. Когда мы там с ним стояли ,я говорю: «Слушай, ну вот что здесь сделать?». Он гворит: «Ну, не знаю, может – фонтанчик?». Это называлось – «сухой фонтан». Это такой фонтанчик из земли, там 200 струй.

Мы про сто думали 90 метров сделать или поменьше. Решили, что 65 будет хорошо, 65 метров. Выяснилось, что там 4 метра в глубину должно быть фундамента. Этого мы не знали, теперь знаем.

Мы хотели какую-то вот эту всю хипстерскую чушь. Типа, давайте мы сделаем ряды струй, мы там программируем контроллеры, она будет бежать сюда, туда, создадим водную пыль, будем на нее проецировать изображения, перфомансы делать.

Всё это будет. Всё будет, как ни странно. Но все это обросло какой-то ужасной инженерией, о которой мы, надо сказать, не догадывались. А там еще не видно, вот, чуть правее, там подкопали Третьяковку, кстати, боюсь, что она не сохранится. И там подземная насосная станция. Она по размерам такая же, как фонтан. Пять метров в глубину, и очень много ее там. И там тридцать каких-то насосов. Один сверхнасос, который как раз эту пыль гонит. В общем, там как раз все сейчас делают. Если все будет нормально развиваться, то я думаю, что  через недели две его запустят. Фонтан я имею в виду.

Вы знаете, там сейчас страннейшее место, я вас всех туда приглашаю. Потому что есть какие-то вещи, которые мы в первый раз попытались донести до больших чиновников. Что это нужно сделать просто потому что это как-то круто. В частности, мы им говорим: «Представляете, — говорили им наши сотрудники, которые вот сейчас здесь присутствуют, — ну, что вот так просто тупо идти. А вот ты идешь, и дорожка под тобой повышается».

Ликин И какое-то количество этих галлюционогенных приколов там, конечно, будет реализовано. Не все, но некоторые.

Шапиро Там есть некоторое обстоятельство времени, поэтому как они долго проживут… Но хотя там cверху качественный камень, 10 см, гранит. Весь Урал пилил. До сих пор пилят (я имею в виду гранит пилят, ничего не подумайте) и везут сюда.

Ликин.Нам осталось восемь минут.

Шапиро Хорошо, мы справимся. Дальше мы все пишем, мы можем меньше говорить. Мы считаем, что современная архитектура должна быть медийна, таргетивна, требует программирования. Почему мы все это напридумывали? Потому, что когда вы занимаетесь общественным пространством, то… Вернемся обратно, извините.

Медийность – это такая самая странная вещь. Мы считаем, что – смотри пункт первый —  на сегодняшний день  произведение или изделие архитектора – это уже не произведение, скажем. Это некое сооружение, которое допускает и провоцирует интерпретации, многочисленное использование, изменение своего статуса и восприятия. Собственно, не то, что бы старая архитектура всего этого не имела. Но, наконец, это осознано и введено в практику.

У нас внутри бюро есть разные концепции. Свою точку зрения тоже могу слегка расшифровать. Дело в том, что архитектура, безусловно … Всем нам знакомо это удивительное выражение, что это — «музыка в камне». Это есть некое классическое максимальное выражение модернистской парадигмы. То есть, застывшее на века обращенное высказывание.

Максимально ярко, максимально соответствующее личности автора или обстоятельствам времени, но мы считаем, что сейчас архитектура все чаще и чаще из-за разных обстоятельств не может раз и навсегда зафиксировать какой-то месседж и слать его в ечность. Она постепенно начинает обладать характерами интерфейса, и интерфейс должен быть дружелюбен пользователю. Более того, в нем должна быть возможность перепрограммирования.

Средний срок жизни здания на Манхеттене – 32,  года, по-моему. Нет, 15. Мало совсем. Про программирование мы еще скажем. Поэтому, когда мы говорим, что архитектура медийна, мы вовсе не имеем в виду, что на фасады зданий надо вешать большие светодиодные сетки.

Шапиро Не вешайте на фасады зданий медиаэкраны. Обычно они ничего там не показывают.

Дальше — понятно. “Таргетивна” означает, что мы должны понимать, для кого устроено это место. Любое место  (начиная от интерьера, кончая общественным пространством или большим куском города) тогда работает, когда мы точно знаем, для кого это сделано. Или мы должно точно знать в какое время суток  (если это большой объект) кто там присутствует и что для этого надо сделать, чтобы они там присутствовали. Иначе никого там не будет, будет пустота.

Безусловно .какие-то вирусные заразные маркетинговые приходят и в такую замечательную область как архитектура. С этим ничего нельзя поделать, но,  к сожеланию, мы имеем дело с тем, что архитектура носит все более временный характер.

Здание должно работать, здание должно коммуницировать со своим потребителем,  здание должно возвращать инвестору вложенные в него средства. Здание, в конце концов, должно иметь возможность красиво умереть, быть разобранным и освободить место для другого здания.

Это — вообще, общая тенденция. С другой стороны, поскольку мы известны публике больше своей временной архитектурой, мы подумали, что кроме очевидных отличий временной архитектуры от вневременной, их постепенного движения навстречу друг другу… Понятно, что временная архитектура – не девелоперская архитектура.

Это чаще всего архитектура, которую заказывают либо общественные организации, либо городские власти. В общем, это архитектура общественных пространств.

Важный момент: если девелоперская архитектура обслуживает в основном интересы девелоперов, то есть коммерческий заказ, то временная архитектура, как правило, обслуживает своего заказчика, то есть, институцию, которая обращена к людям.

Будь это муниципалитет, или общественная организация, но, тем не менее, временная архитектура по сущности своего заказа, как правило обращена немного к другому потребителю.

Шапиро И она должна быть точна. Потому что просто сделанное сооружение из палочки, если оно еще и пустое, то это уже совсем смешно.

А дальше мы возвращаемся к программированию и говорим о том, что программирование, кроме того, что мы уже сказали, имеет тенденцию к перепрограммированию. В этом смысле  — к отмене себя. Но, все это вместе, все эти три обстоятельства очень важны…

…Важны в очевидно новом статусе общественного места. То есть, мы говорим “общественное место”, а не общественное пространство, не общественная зона, имея в виду, что эти общественные места могут быть разными. Это может быть интерьер, это может быть крыша, это может быть двор ,это может быть город – много чего.

Статус этого общественного места по многим причинам возник, повысился. С одной стороны, экономические причины, потому что девелоперских историй за 5 лет по всему миру уже не возникает, точнее, возникает довольно мало. А с другой стороны, говоря о том, что все города становятся более гуманными и люди пересаживаются с автомобилей на велосипеды или просто ходят пешком – все больше по всему миру (это общепринятый тренд), то, собственно, чтобы им ходить пешком, надо чтобы было где ходить пешком.

В этом совершенно очевидно статус общественного пространства на сегодняшний день.

Об этом мы и пишем. Ну, вот, вполне узнаваемо. Кто не узнал —  слева Нью-Йорк, а справа — Рим. Диаграмма, который мы снабжаем всех студентов «Стрелки»,  которая родилась из совместных ночных бдений.

Разумеется, любой из этих критериев достаточно размыт, они пересекают границы друг друга, но, тем не менее, что хочется сказать: под дизайном мы подразумеваем некоторые внесенные нами в эту среду качества, то есть, то, как она выглядит. Она, понятно, должна быть безопасной и удобной, у неё  должно быть то, что в западной практике разделяется как контент и айдентити.

То есть, тот внешний месседж, который она несет миру, и то содержание, тот контент, с которым она обращается к своему потребителю. По сути, все, чем мы пытаемся заниматься, это оно и есть. Это попытка описать словесно и программно вот эти пункты и соединить их в результате в общественное пространство.

Надо сказать, то есть добавить к этой схеме, что общественное пространство, даже если мы выполним все эти пункты, не обязано возникнуть. Собственно говоря, мы считаем, что алгоритм действий состоит в том, чтобы найти место потенциального общественного пространства и актуализировать его.

Актуализация его, собственно, происходит вот по этим параметрам — при помощи деятельности проектировщика дизайна мы должны выяснить прежде всего идентичность мест, то есть чем это место отличается от всего остального или может отличаться и максимально усилить эту функцию, тогда это место, это пространство, будет  иметь свое лицо. Оно особенное и оно привлекательное для горожан как место отдельное или специальное.

У нас крайне мало времени и нет возможности приводить примеры, но на большой лекции, которая у нас была в Доме архитектора, я говорил о том, что, например, раньше обязательным атрибутом общественного пространства времен Средневековья были городские часы на башне. По ряду причин: часы были дорогим инструментом, часов не было у горожан, под часами назначали встречи и представить себе общественное пространство без общественных часов было решительно невозможно.

Сейчас этот атрибут совершенно ушел. То есть, часы есть у всех как минимум двух видов – наручные, в телефоне, на какой-нибудь еще техно-приблуде, и часы заменились чем-то еще. Чем? Интересный вопрос. В ряде случаев точкой для подзарядки этой самой приблуды. В ряде случаев чем-то еще, но, например, наполнение сейчас общественного пространства стремительным образом меняется.

Сейчас у нас есть странное такое занятие, мы это делаем пока на полуобщественных началах – это изменение пространства перед станциями метрополитена, которое одновременно  и транспортно-пересадочные узлы, и еще черти чего. Их надо превратить в нечто комфортное.

Первая задача – пересадить всех максимально на общественный транспорт. Понятно, что у метро нет конкурентов. Задача 2 – у человека есть автомобиль, а он должен каким-то образом захотеть ехать в метро, не на автомобиле. То есть, вот есть метро, как транспорт, а есть место подхода к этому метро, или выход из него.

И вот это вот тоже отдельное обстоятельство, где должны быть все эти компоненты. То есть Чистые пруды отличаются  от Теплого стана. Оно должно быть продумано, там должен быть контент, мы должны сделать наполнение такое, чтобы там с одной стороны начинался транзит, с другой  стороны – люди могли встретиться и чувствовать себя комфортно и безопасно.

С третьей стороны – там должно быть безопасно. Безопасность важна в любое время суток, но, с другой стороны, как только место становится живым и многолюдным, безопасность автоматически появляется, ну это не новость.

Про комфорт пояснять не будем.

К слову сказать, об активизме. Мы к тем ребятам, которые в Департаменте Транспорта Правительства Москвы, которые нам рассчитывали модель по Крымской набережной,  в очередной раз прибежали с какими-то безумными затеями. Они сказали – ок, давайте вы там что-нибудь нарисуете. Мы попытаемся это доложить руководству и посмотрим.

Где-то в середине сентября мы получим от них ответ, среагировало руководство или нет.

Если оно среагировало, то на своей страничке в Facebook мы что-нибудь такое объявим. Возможно мы попросим помощи всех вас, поучаствовать в мозговом штурме, чтобы понабросать идей: каким образом должно программироваться общественное пространство возле станций метро, которым мы все так или иначе пользуемся.

Мы пока не знаем, как это будет организовано. Мы совершенно очевидно сделаем (если этот проект будет городом заказан или хотя бы в какой-то форме востребован) его достоянием гласности. Мы попросим вас как-то поучаствовать либо через Стрелку, либо через собственную страницу в Facebook или через собственный сайт. А можно сделать учебный процесс такой небольшой.

И мы хотим вернуться к обстоятельствам профессии и провозгласить наши принципы проектирования.

Первое  — адекватность обстоятельствам, идентификация с местом, а не с автором. Мы уже об этом говорили, что это не монументальная и не знаковая архитектура, прежде всего это – архитектура контекстуальная, которая определена всей совокупностью факторов, которая это место характеризует.

И в этом смысле, мне кажется, героический поступок архитектора – это дело все собрать и каким-то образом найти способ на эти вызовы ответить. Если получилось – то получается живое место. Классическим антипримером этому тезису является творчество Захи Хадид.

Но оно ничем не плохо тем не менее. То есть, может себе позволить, что называется. Хорошо, когда это немного. С другой стороны, есть, например, город Самара. Я когда-то там родился и недавно был после долгого перерыва. Там многие архитекторы поставили памятники сами себе.

Качество этих памятников существенно ниже, чем у Захи Хадид. Город стал невозможным, разрушить это уже нельзя, архитектура, как мы не говорим что временная, все-таки несколько десятков лет будет стоять. В-общем, город стал… Нет там Захи Хадид, короче говоря.

Модное слово sustainability, которое в большинстве лекций переводится как устойчивое развитие, нам показалось что для него есть такое понятно русское словосочетание как «необходимая достаточность». То есть, когда то, что вы делаете и есть ровно столько, сколько надо для реализации задачи. Вот именно это мы для себя опредляем как sustainability.

Это определяет и характер изменений, и выбор материалов. Например, если спуститься на уровень уже пластики — вот «Стрелка», яркий пример необходимой достаточности. То есть, задача была сделать ее очень быстро. И непонятно на какой срок. Скорее всего два года. Вот она существует сейчас четвертый год, но сколько будет тоже непонятно – год, два, три – в этом месте, я имею в виду. Так то Стрелка вечна, понятное дело. Но в этом место она может прекратить свое существование, поэтому был избран вполне себе понятный способ.

Это должно было быть легковозводимое сооружение, которое, тем не менее, как нам казалось, образует комфортную среду. То есть, понятно, что должно быть разумное использование. Вообще, современная жизнь подталкивает к тому и вообще весь экологический подход ведет к тому, что  хотелось бы иметь достаточное и разумное использование всех ресурсов, начиная от денежных и кончая электрическими и всеми остальными.

И, наконец, соучастие с потребителями. Понято, что мы можем сколько угодно изучать этого самого потребителя. С недавних времен люди, которые ходят по улицам, обрели голос, даже в Москве. Я имею в виду не только жалобы, но обстоятельства обсуждения в связи со всяческими бесконечными сетями, где люди могут это обсуждать.

Крайне печально, когда архитектор долго и тщательно что-то строит, а потом выясняется что это а) никому не нужно, б) никому не нравится, ну и вообще, как бы полный провал.

И в этом смысле, это долгий и мучительный процесс. Он, казалось бы,  отвлекает от основного дела, но с другой стороны — это и есть основное дело и надо учиться  это делать, это станет неизбежная часть профессии, чем дальше, тем больше.

Расшифровка аудиозаписи: Ася Кремнёва

http://creativemornings.com
Следующая встреча в рамках этого проекта будет в середине декабря.